"Рассадник культуры" - так полушутя карельская активистка Наталья Севец-Ермолина называла Agriculture club, созданное ею некоммерческое пространство, за несколько лет ставшем главным местом встреч петрозаводской интеллигенции. Сейчас "рассадник" остался без агронома: почти месяц как Наталья в эмиграции.

- Состояние безопасности это хороший наркотик. Приятно, когда менты не ходят на каждом углу. За месяц не видела ни одного, - Наталья смеется и рассказывает, что первым делом на новом месте остригла косы - теперь все по-новому.

- На меня составили протокол о "дискредитации вооруженных сил". Состоялся суд, оштрафовали. Вменяли посты в моем телегра-канале "Остатки совести". То есть за остатки совести выписали штраф. Не самый худший вердикт, да? Но уехала я не из-за этого. Я приняла решение, когда началась частичная мобилизация, потому что у меня сын призывного возраста. И хотя он по состоянию здоровья не годен к службе, я не удивлюсь, если наступит время, когда на это могут не обратить внимания. Не доверяю. И поэтому мы с сыном решили, что сваливаем. И до этого было очевидно, что всех нас, правозащитников и журналистов с остатками совести кошмарят, и мысль куда-нибудь бежать была, наверное, у каждого человека, которого прессуют. В Черногории как раз открылось пристанище, которое организовали мои приятели-москвичи. Я им написала, что мне сына надо быстренько переправить в свободный полет. А они ответили: и сама приезжай. И я поняла, что надо паковать чемоданы.

- Я просто поняла, что, видимо, пришло время все раздать и оставить себе один чемодан. Может быть, я просто тренируюсь жить в новом формате. То есть у меня чемодан, в нем одежда, документы и коврик для йоги. Помада, бусы, пара лекарств - и все.

У меня нет запрета на выезд из России, я могу всегда безопасно приехать на некоторое время, тем более, моя дочь в Петрозаводске. Разорвать полностью связи не получится, когда ты в этом городе столько прожила, 25 лет работала журналисткой, потом активисткой, потом с сумасшедшей старухой. Все равно связь остается. Клуб продолжает работать. Я хотела его закрыть, но молодые ребята из команды сказали, что будут продолжать. Так что все нормально. И поэтому, сказать, что я уехала навсегда навсегда, я не могу.

Но тут райское место: теплый климат, прекрасный язык и образ жизни, который мне очень подходит. Все сложилось, мы быстро сняли жилье, сын работу не потерял, потому что работает в IT-компании, правда, он приехал с одним рюкзаком, но друзья здесь быстро нашли ему компьютер. Здесь очень большая взаимовыручка, на улицах Будвы одни россияне: бородатые айтишники и их девушки, которых прозвали "сентябристками". Ты идешь и видишь, что сюда просто переехала миролюбивая часть российской молодежи. И украинцев много. Вот уже месяц я в этой среде, и пока все очень нравится, все очень хорошо. Вообще нет ощущения, что я в чужой стране. Будто у меня просто отпуск, который длится, длится, и длится. В отпуске же всегда ощущение, что все проблемы остались на большой земле.

- По большому счету ничего. Я раздала цветы и толстовки. У меня была коллекция толстовок, но они очень много места занимают, не влезали в чемодан.

Квартиру мы снимали уже 11 лет, только что сделали ремонт, я ее обожала, в ней было очень много ментальных таких связок. И вдруг ты понимаешь, что уже не можешь себе позволить в этом новом мире быть привязанным к предметам, вещам. То есть все настолько дико и неустойчиво, что надо просто иметь супер навык: собрать один чемодан, запихать туда деньги, платье и паспорт - и свалить в каком-нибудь приятном направлении. И я поняла, что я еще молодая, если в 51 год я еще могу с этим справиться. Собралась и уехала. И за это я себя очень уважаю. Поняла, что я обладаю чувством самосохранения, что мне надо просто жить в месте, где меня любят, ценят и где безопасно. И я умею собирать чемодан быстро и валить. И, наверное, хорошо, что я всегда была честным журналистом, который не заработал на пропаганде ни квартир, ни машин. В российской журналистике сейчас хорошо живут те, кто всю жизнь врал, и в результате они стали заложниками своего богатства. Они смотрят с тоской на уезжающих. Они впервые позавидовали вот нашему одному чемодану, потому что у них чемоданы с деньгами, которые много весят. Я говорю: да, ребята, вы выбрали этот комфорт, живите в нем. Мы вас предупреждали. Мы говорили: ребята, так нельзя, нельзя свои права засовывать в задницу. Вы не послушались.

- Схема у ментов одна: сначала административная, а потом уголовка. Если бы я там продолжала что то делать, то, наверное, они бы еще стали изобретать, ходить, придумывать. Они постоянно проявляли интерес. На каждое мероприятие гражданско-просветительского толка присылали человека. Всегда сидел ФСБ-шник на лекциях. Их легко вычислить в аудитории - они никогда не здороваются. То есть они делают свою работу, немножко стыдясь.

На одного из членов команды завели уголовку. Несколько раз мне через друзей пытались угрожать. Один раз друг мой меня вывел на улицу и говорит: " Нам надо с тобой поговорить, но только не в помещении. Помещение прослушивается. Тебе просили передать, чтобы ты перестала писать про спецоперацию. Ты вообще не должна ничего писать. Если ты продолжишь, то тебя посадят, а клуб закроют.

Потом у меня была выставка российско-польская молодых художников. Ничего крамольного там не было, ее даже поддержал Фонд президентских грантов и одобрил МИД. Пишет друг из Финляндии: "Наташа, меня попросили тебя предупредить, что у тебя будут большие неприятности с польской выставкой".

Такие тревожные звоночки постоянно держали психику в напряжении, чтобы ты чувствовала, что ничего нельзя. Вообще все, что ты делаешь, вся твоя свобода это фикция. Мы за всем следим. Какие-то анонимки постоянно писали, даже что я детей якобы растлеваю, приходил участковый.

Когда мне звонит приятный мужской голос, я не снимаю трусы и не сажусь в эротическую позу, а понимаю, что это либо мент, либо ФСБ-шник. Постоянное состояние тревоги и незащищенности.

- У меня не было чувства ущербности. Но если бы не было дискриминации, мне не с чем было бы бороться. Если бы у нас все принимали женщин, зачем бы нам тогда феминизм? Нам бы не приходилось объяснять, что шовинизм это мусор в голове. Есть лукизм, есть двойные стандарты: мужчина в 50 лет еще жеребец, а женщина уже пришла в негодность. Это возмущает очень. Но Петрозаводск довольно продвинутый город. То есть там нет чудовищных случаев ущемления женщин.

А я была там как мама, которая и борщом накормит, и про феминизм расскажет. Это был такой мягкий феминизм, разговоры о важном, но только в хорошем смысле этого слова: "Сегодня про геев и лесбиянок поговорим, чай будешь?"

Но в последнее время я заметила, как сужается круг людей вокруг меня. Многим запретили общаться со мной - прямо вот в детстве, когда говорят: "Не дружи с Наташей!" Есть организации в Петрозаводске, сотрудников которых прямо официально вызвали к начальству и говорили: "Не ходите на ее мероприятия!".

Зато здесь я встретила кучу карелов - человек 20 человек из моего ближайшего окружения. То есть моя секта интеллекта немного передвигается сюда. Поэтому у меня нет ощущения ни эмиграции, ни оторванности от Родины, потому что родина приехала сюда со мной. Родина это ощущение такое. Это когда ты сидишь, можешь медитировать и не бояться. Есть ковер, есть интернет, есть море, есть родина. Земля - моя родина.