Истории
«Нас всегда называли лопарями»
Саамский активист Андрей Данилов - о дискриминации, эмиграции и надежде
С февраля 2022 года Россию покинуло не менее миллиона человек. Люди бегут из-за несогласия с политикой властей, репрессий, риска быть мобилизованными, часть релоцируется в связи с уходом с российского рынка работодателей - иностранных компаний. Какой бы ни была причина, эмиграция - стресс для человека и его близких. Вдвойне его испытывают те, кто и до 2022 года испытывал давление стигмы: непохожие. Представители малых народов, фем-активистки, одинокие родители, люди с особенностями здоровья, квир-персоны - они и до эмиграции зачастую ощущали себя "чужими среди своих". Как живется им в новых обстоятельствах? Мы публикуем серию интервью с представителями стигматизированных групп, недавно уехавших в эмиграцию.
Принять решение трудно, и привыкнуть к эмиграции трудно, - Андрей Данилов уехал из России 21 февраля, за несколько дней до начала русско-украинского конфликта. 25 числа понял, что уже не вернется. Сейчас он - искатель убежища в Норвегии. И по-прежнему - активист. Данилов - из народа саами, проживающего в на севере России, Норвегии, Швеции, Финляндии. На Родине он подвергся дискриминации и преследованию, ситуация обострилась после того, как Андрей в Конституционном суде РФ добился исполнения гарантированных малым народам по закону, но не предоставлявшихся реально преференций.
- До 24 февраля у меня была надежда вернуться, сомнения в принятом решении. После я понял, что оно верное. Начинать все заново в 51 год трудно. Расставаться с родными невыносимо. Но я уехал, чтобы обезопасить близких, на которых из-за меня оказывалось давление.
- Что стало для тебя толчком?
- Мне все говорили, что рано или поздно настанет момент, когда придется уехать, как и многим другим активистам, власти дадут понять. Я в это не верил, наоборот, когда выиграл дело в Конституционном суде, понял, что я могу на родине эффективно бороться за права своего народа и побеждать. После этого на работе предупреждали: будь осторожен, следили, чтоб я на смене (я работал на горно-обогатительном комбинате) не выходил в интернет, не участвовал в каких-либо онлайн-мероприятиях. Началось противостояние с местными органами власти, которые не хотели исполнять решения Конституционного суда и всячески противились этому. То есть это опять суды, это опять нервы. Получается, не все так просто. И на местном уровне тебе показывают, что ты никто. Потом случился административный арест - меня задержали на массовом мероприятии, на фестивале. Арестовали на 5 суток. И параллельно началось давление на близких. В общем, я понял, что жить мне не дадут.
- Каковы были первые ощущения, когда ты публично объявил, что эмигрировал?
- Самым первым было осознание важности моральной поддержки со стороны тех, кто остался в России. А потом начались боевые действия в Украине, и я встретился с украинскими беженцами. Это было очень странное ощущение, когда в иммиграционной службе в очереди 200 человек, и из них всего двое россиян. Я готовился, что будет мало русскоговорящих, но получилось наоборот - в центре приема беженцев мы были вместе с украинцами, и они мне очень помогали. Разные случаи были. Но я скажу, что если человек разговаривал на украинском языке, я его прекрасно понимал, и меня прекрасно понимали. Я очень боялся, что для них проблемой будет то, что я из России. Нет. В настоящий момент у меня хорошие отношения со всеми приехавшими украинцами. И я думаю, что это это очень важно. Я хожу с ними на антивоенные митинги, мне тоже важно их поддержать. И многие россияне ходят.
- Сколько лет ты занимаешься активизмом, и почему начал?
- Года с 2005, я думаю. У меня папа умер тогда, и это был момент такой переоценки жизненных ценностей. Я стал изучать родной язык, ходить на мероприятия.
- Ты понимал тогда, что активизм несет для тебя риски?
- Наоборот. Тогда создавались саамские общины, люди встречались, обсуждали и решали проблемы, это был такой реальный драйв. Сейчас его просто нет.
- Саами считают территорию своего проживания единой, несмотря на государственные границы. То есть в этом смысле ты не покинул своей родины?
- Конечно. Здесь много саами, мы общаемся, они очень меня поддерживают, проходят мероприятия в саамском центре. Я не оторван от своего народа даже сейчас. У меня ощущение, что я никуда не уезжал. То есть я попал в какое то будущее России, где люди отзывчивые, живут в достатке, могут выражать свое мнение, где все для людей, для детей. Здесь я снова начал учить саамский язык, более глубоко. Здесь другой диалект, но многие слова я понимаю. Когда я приехал и попросил политического убежища, многие саамские организации написали письма поддержки, это тоже было важно. Они настаивают, что любой саами имеет право на проживание на своей земле.
- В России ты ощущал национальную дискриминацию? Как она проявлялась?
- Ты приходил на работу, призывался в армию или шел в школу - и знал, что везде о тебе будут говорить: "А, лопарь!" (презрительное название представителей народа саами - прим. ред.). Когда мне выдавали паспорт в конце 80-х годов, паспортистка уговаривала записать меня русским, а не саами, чтоб было меньше проблем в будущем. Посмотрите, кто руководит саамскими муниципалитетами, найдите саами в руководстве! Нас никогда не допускали к управлению.
- Что для тебя за эти месяцы стало самым таким тяжелым?
- Ожидание. Ожидание и неизвестность: как дела пойдут, какое решение примет миграционная служба, когда вызовут. Неопределенность.
- Как ты видишь в будущем активистскую деятельность?
- Она уже идет, уже идет. Мы создали международный комитет из тех, кто открыто действует и много работает на международных площадках. По-прежнему занимаемся правозащитной деятельностью.
